Человек безумный. На грани сознания  - Виктор Тен

Сколько в психбольницах таких «академиков», которые с ходу формулируют сложные теории, но не имеют самосознания! Их почему-то лечат, иногда электричеством. А вот люди, не знающие ни одного научного термина, но имеющие самосознание, живут на свободе, даже не зная, что на свете существует электричество.

Пиаже доказал, что вспышка сознания, связанная с появлением самосознания, с рождением Я, является у ребенка началом перехода к эгоцентризму, на базе которого потом формируется логическое мышление в понятиях. Если это противное Я, совершенно антиадаптивное в своих первых проявлениях, не появится у ребенка в положенное время, от 4 до 7 лет, вырастет идиот. Так что терпите и радуйтесь истошным воплям и невыполнимым требованиям своих милых деток.

Обычно это происходит именно в 4 года, но у необыкновенных детей может быть сдвинуто по времени. Судя по мемуарам, Я Пушкина пробудилось в 7-летнем возрасте, что является доказательством его необыкновенности, что его гений – это «управляемая шизофрения». Не случайно мой друг Вася Геронимус, научный сотрудник Музея-заповедника Пушкина, неустанно доказывает, что все творчество Пушкина – это система сложнопереплетенных оксюморонов.

Это было то еще явление. В детстве великий поэт был молчалив, малоподвижен, толст. Не любил играть, говорить, читать стишки наизусть перед гостями в своей литературной семье. Он их ненавидел: французские стишки, навязываемые родителями, знатоками литературы, проглядевшими талант собственного сына. Саша прятался в корзину с шитьем бабушки, чтобы избежать прогулок и встреч с другими детьми и гостями. Мать и десяток слуг бегали по дому в поисках «негодного мальчишки», чтобы выволочь его на улицу к другим детям. Бабушка Марья Алексеевна, жалевшая внука, нелюбимого папой и мамой, прикрывала его юбками, тайком задвигая корзину под себя. Родители пытались пробудить Сашу от аутизма всеми возможными средствами, пока в отчаянии не махнули рукой на ненормального сына. Это отчуждение сохранялось всю жизнь и очень сильно сказалось на психотипе и всей жизни Пушкина. Единственное, что любил маленький Саша, – слушать бесконечные бабушкины сказки. В настоящее время мы знаем, имеем научные обоснования, что сказки и есть наилучшая психотерапия, их широко применяют в лечении. Если бы не любящая бабушка, неизвестно, что сталось бы с Александром Сергеевичем Пушкиным.

Однажды в гости пришел влиятельный человек с лицом, побитым оспой. Увидев Сашу, этот московский Фамусов, не привыкший стеснять себя в выражениях, пренебрежительно бросил: «Какой неуклюжий малец!»

– Зато не рябец! – громко сказал мальчик, шокировав всех.

Почти наверное, он был наказан. Надежда Осиповна Пушкина была на расправу крута, поспешна, безоглядна. Известно, что она, уже будучи зрелой матроной, избила взрослую (20 лет!) дочь Ольгу на балу. Публично, повалив ее на пол на глазах у всего общества в чужом доме, изволила таскать за волосы и пинать. Дочь посмела без разрешения матери протанцевать один круг со своим будущим мужем. К началу второго круга мамочка уже подоспела, бросив карточную игру.

Вот так, с антиадаптивного выпада, с оскорбления влиятельного гостя, в мир явилось «Я» Пушкина, ставшее «нашим всем». И сейчас это задорное «зато не рябец» слышится в наших отношениях с хозяевами мира.

Наверное, многим взрослым аутистам просто не хватило в детстве неспросливой любви и бабушкиных сказок с их рифмованными прибаутками, чтобы стать гениями.

Понятие – это абстракция. Абстракция – это отстранение. Для того чтобы она появилась, необходимо развитое Я, отстраняющее себя от всего иного содержания мира. Удивляюсь, как можно не понимать таких очевидных вещей после Декарта. А ведь не понимают. Это непонимание на грани дебилизма – корень всех бихевиористических, социобиологических, помалистских и постепенских теорий происхождения мышления.

Не может обезьяна быть способна к «особенно сложной интеллектуальной деятельности», как уверяет вульгарный бихевиорист Вишняцкий, потому что это подразумевает оперирование понятиями, а понятий у обезьян быть не может, потому что это абстракции. Абстрагирование возможно только тогда, когда есть самосознание, а у обезьян его нет.

Начните с того, что докажите, что у ваших родственников-обезьян есть Я, и только потом рассуждайте об их «особенно сложной интеллектуальной деятельности».

Начав с «декартовой пропасти» между Я и не-Я, Кречмер отмечает, что у «душевно больных, особенно шизофреников» внешний голос может восприниматься как внутренний, и наоборот (Кречмер, 1998, С. 38).

У первобытных людей и у детей в отношении внешнего мира тоже не фиксируется четкого различения Я и не-Я.

«У первобытного человека эти механизмы проецирования образов мы находим еще недостаточно развитыми. Они работают неуверенно, группы Я и «внешний мир», представление и восприятие не разделены четко, а в широких колеблющихся пограничных зонах переходят друг в друга. У ребенка мы также встречаем это неточное разделение между фантазией и действительностью… Для дикаря мысль может значить столько же, сколько действие, слово – столько же, сколько предмет, субъективное подражание – столько же, сколько действительное событие» (там же. С. 113).

Кречмер описывает подобное у культурных людей – ненормальных.

«У культурного человека разделение образов между группой Я и группой «внешний мир» и вместе с тем включение всплывающих образов в обе категории образов, представлений и восприятий не всегда отчетливо и достоверно… При ненормальных душевных состояниях мы часто можем проследить шаг за шагом, как какое-нибудь представление становится все интенсивнее и живее, начинает колебаться на границе между представлением и восприятием и, наконец, при еще большей интенсивности становится восприятием (возникает галлюцинация) и таким образом проецируется во внешний мир больного. Для больного подобное ложно проецированное представление реально, оно имеет неопровержимый характер полной действительности» (там же. С. 112).

Кречмер уверен, что механизмы подобного сознания общие, что у культурных больных, что у первобытных людей и детей.

«У первобытного же человека, коль скоро он подвергается действию кататимических механизмов, стираются различия между внутренним и внешним образами. Он убежден, что при назывании имени умершего появляется не только образ представления умершего, но и образ восприятия умершего, т. е. сам умерший; и он действительно является ему иногда, потому что первобытный человек, как и ребенок, из-за малой надежности его механизмов проецирования и большей образности его представлений легче подвергается галлюцинациям, чем взрослый культурный человек» (там же. С. 114).

«Под кататимией мы понимаем преобразование душевных содержаний под влиянием аффекта. Примитивный образ мира в гораздо большей степени является кататимическим, чем наш. Если причинное научное мышление связывает вещи между собой по принципу частоты совпадений, то кататимическое, магическое мышление – по принципу общности аффекта. Гремит гром, и вскоре после этого какой-нибудь человек падает замертво. Оба явления связаны между собою сопровождающим их испугом. Этого достаточно для кататимического мышления, чтобы приобрести твердое убеждение, что гром действительно был предзнаменованием смертного случая. Причинное мышление, напротив того, статистическое мышление. Оно спрашивает: как часто совпадают гром и смертный случай? Из редкости их совпадения и частоты других причин смерти (например, удара при нападении) оно выводит свое суждение о реальности» (там же. С. 118).